Митрополит Вениамин (Федченков): Малинка.

i277173537_10667_4Живя по окончании академии в одном доме, я слышал следующий необыкновенный рассказ о чуде преподобного Серафима, нигде, однако не записанном (а может быть, и записано оно в рукописях, но не обнародовано, потому что слишком уж сказочным кажется оно маловерующему интеллигенту).

Мне же это чудо не только не кажется необычнее других, но по сравнению с преображением преподобного Серафима, описанным у самого очевидца Н. А. Мотовилова, всё остальное кажется уже очень простым, незначительным, естественным.

И даже можно сказать, что рассказ о малинке является как бы продолжением, распространением преображения «твари», проявившегося в просветлении, странном и славном изменении лица отца Серафима, то есть плоти его, а она — из той же «земли», что и малинка.

Рассказ приведу по памяти: я не один раз слышал его.

«Вы знаете, — говорила мне О.В.О. — нашу няню-старушку Александру. Характер у неё был не из лёгких; но она была глубоко верующим человеком. И особенно любила и почитала преподобного Серафима. Она родилась, когда он жив ещё был. А по смерти его по всей России особенно много рассказывалось о его жизни и чудесах. Теперь много позабыто… Няня любила, особенно по вечерам рассказывать моим детям про Саров и его угодника. И они с замиранием сердца и совершенною верою воспринимали всё, что она говорила им. Я же сидела и тоже слушала. Детям ничуть не казалось необыкновенным никакое чудо. Им даже не приходилось доказывать, что всё это правда. Конечно, правда! — чуяло чистое детское сердце. Да и как может быть неправда, когда Боженька всё может? А батюшка отец Серафим всё мог вымолить у Него. «Ну, няня, расскажи». «Дело было давно, — начинала не торопясь старуха с перерывами. — Приехал в Саровский монастырь новый архиерей. Много наслышан он был об угоднике Божием, но не верил сам рассказам о чудесах батюшки. А может, и люди зря чего наговорили ему? Добру-то мы не охотники верить, а уж поязычить друг на друга — хлебом нас не корми — страсть любим это».

Детям было непонятно слово «поязычить», но они боялись прервать рассказ няни и молчали. Да и няня не любила, чтобы её перебивали.

«…Встретили архиерея монахи со звоном, честь-честью, в храм провели, потом в архиерейские покои, значит. Ну, угостили его, как полагается. На другой день служба. Осмотрел всё архиерей и спрашивает: «А где же живёт отец Серафим?»

А батюшка тогда не в монастыре жил, а в пустыни своей. Подали архиерею лошадей. А была зима, снегу — то в саровских лесах — сугробы во какие!» И няня поднимает руку выше головы своей. «Дети же и сами не раз бывали в Сарове, я их любила возить туда. И монахи любили их, считали своими. А из имения нашего мы пожертвовали монастырю и лошадей, и коляску. Была особая наша тройка», — пояснила рассказчица.

Но мне самому, как и детям, хотелось слушать о чудесах, а не о тройках и монахах…

«Насилу проехал архиерей. Да и то последнюю дорожку и ему пешочком пришлось», — продолжала няня.

Детям уже становится трудно ждать, когда же, наконец, чудо-то будет? То о снеге, то об архиерее. Поскорее бы, поинтереснее. Но няня не любит, чтобы её прерывали.

«…Батюшку предупредили, что сам архиерей идёт к нему в гости. Угодничек Божий вышел навстречу без шапочки (клобука) и смиренно в ноги поклон архиерею положил. «Благослови,- говорит,- меня убогого и грешного, святой владыка! Благослови, батюшка! Он и архиерея-то всё звал: батюшка да батюшка.

Архиерей благословил и идёт вперёд в его пустыньку. Батюшка под ручку его поддерживает. Свита осталась ждать. Вошли, помолились, сели. Батюшка-то и говорит: «Гость у меня высокий, а вот угостить-то его у убогого Серафима и нечем»- обратился он опять к архиерею. А он, угодничек, прозрел душу-то его, что не возьмёт он благодать, какую Бог дал святым. Но и сказать прямо не хочет, обидит архиерея. А батюшка добрый был, за то и медведь-то его любил, что уж очень добрый был угодник. От его взгляда всякая злоба пропадала и в человеке, и в звере»,- рассуждала няня.

Дети много раз слышали от неё рассказ о медведе, но сейчас они ждали о другом. А после, если не захочется ещё спать, попросят и о медведе рассказать опять. А няня, точно что-то думая про себя, молчала. Детям всё труднее становилось ждать. — «Ну, няня?!» — не вытерпит кто-либо из детей.

-…Ну, вот и ну, а ты не нукай, а слухай,- проворчала добродушно няня и продолжала, не спеша рассказ. «Архиерей-то, думая, что батюшка хочет его чайком угостить, и говорит:

— Да ты не беспокойся, я сыт. Да и не за этим я к тебе приехал и снег месил. Вот о тебе все разговоры идут разные.

— Какие же, батюшка, разговоры-то? — спрашивает угодник, будто не зная.

— Вот, говорят, ты чудеса творишь.

— Нет, батюшка, убогий Серафим чудеса творить не может. Чудеса творить лишь один Господь Вседержитель волен. Ну а Ему все возможно, Милостивцу. Он и мир-то весь распрекрасный из ничего сотворил, батюшка. Он и через ворона Илию кормил. Он и нам с тобою, батюшка, вот, гляди, благодать-то какую дал…

Архиерей взглянул в угол, куда указывал угодничек, а там большущий куст малины вырос, а на нем полно ягоды спелой.

Обомлел архиерей, и сказать ничего не может. Зимой-то — малина, да на голом полу выросла! Как в сказке!

А батюшка Серафим взял блюдечко чайное, да и рвет малинку. Нарвал и подносит гостю.

— Кушай, батюшка, кушай! Не смущайся. У Бога-то всего много! И через убогого Серафима по молитве его и по Своей милости неизреченной Он все может. Если веру-то будете иметь с горчичное зерно, то и горе скажете: «Двинься в море!» Она и передвинется. Только сомневаться не нужно, батюшка. Кушай, кушай!»

Архиерей все скушал, а потом вдруг и поклонился батюшке в ножки. А батюшка опередить его успел и говорит: — Нельзя тебе кланяться перед убогим Серафимом, ты — архиерей Божий. На тебе благодать великая! Благослови меня, грешного, да помолись!

Архиерей послушался и встал. Благословил батюшку и только два-три словечка сказал:

— Прости меня, старец Божий: согрешил я перед тобой! И молись обо мне, недостойном, и в этой жизни, и в будущей.

— Слушаю, батюшка, слушаю. Только ты до смерти моей никому ничего не говори, иначе болеть будешь…

Глядит архиерей, а куста-то уже нет, а на блюдечке от малинки сок кое-где остался — значит, не привидение это было. Да и пальчики у него испачканы малинкой.

Вышел архиерей. Свита-то его дожидается. И чего это, думают, он так долго говорил с батюшкой Серафимом? А он, без шапочки, опять под ручку его ведет до самых саночек. Подсадил и еще раз в снег поклонился.

А архиерей, как только отъехал, говорит своим: «Великий угодник Божий. Правду про него говорили, что чудеса может творить». Но ничего про малинку им не сказал. Только всю дорогу молчал да крестился, а нет-нет и опять скажет: «Великий, великий угодник!»

А когда скончался батюшка, он и рассказал всем про малинку.»

Дети, с широко раскрытыми глазами, молча, переживали Божье чудо…