«Наш Чайковский» на «Острове классики»
В этом году исполнилось 170 лет со дня рождения П.И. Чайковского. И потому очередная программа цикла «Место встречи – Остров классики», который организует и проводит в Днепропетровске Центр православной культуры «Лествица» совместно с областным советом и администрацией Днепропетровской области, носила название «Наш Чайковский». На концерте, который состоялся 31 мая, прозвучала Симфония № 5 композитора в исполнении симфонического оркестра Днепропетровской областной филармонии под управлением заслуженного деятеля искусств Украины Натальи Пономарчук.

Часть 1. Andante. Allegro con anima: Путь восхождения

Рассказ о впечатлениях от концерта, посвященного 170-летию П.И. Чайковского, на котором была исполнена Симфония № 5 композитора, мне хочется начать с небольшого фрагмента, где говорится о красоте Божиего творения: «Вечный наш Бог! Ты сделал все это. Дитя! Смотри на эти растения, столь прекрасные, эти розы, эти цветы вероники – они так красивы. Блестящее солнце освещает весь мир; это Божество создало его. Луна, звезды освещают нашу ночь. Без Тебя хлеб не мог бы расти, волны этих красивых вод… мы бы умерли без них. Моря, которых протяжение так велико. Реки их окружают… Бог создал их. Боже могучий, Тебе поклоняются!..»

Как сходны эти строки со словами предначинательного, 103-го, псалма, не правда ли? Но кому же они принадлежат? И какое отношение имеют к днепропетровскому концерту?

Самое непосредственное. Их автор – восьмилетний Петенька Чайковский. Это стихотворение, называющееся «Вселенная», написано будущим композитором по-французски в тетради, которую он заполнял в 1848 году. Здесь есть и другие стихи. Вот лишь некоторые их заглавия: «Дитя обращается к своему ангелу-хранителю», «Конец мира»… Рядом – стихотворное переложение истории грехопадения, песнопение на Рождество Христово, прозаическое размышление «Смерть». Вспоминаются слова Спасителя: «Пустите детей приходить ко Мне…» (Мк. 10: 14).

Петя Чайковский искал своей чистой детской душой Бога. Позже, уже став взрослым, пытался отразить этот поиск, этот путь к Богу в своих музыкальных сочинениях.

Путь, тернистый, долгий, и представляет нам часть 1 его Симфонии № 5. Вернее сказать, не весь путь, а та часть земного пути, в которой предпринята попытка преодоления фатума. Два состояния – довлеющего рока и светлой радости – слышатся в музыке. Как это перекликается с настроениями самого Чайковского, склонного к крайним эмоциональным состояниям! Что же победило в его душе? Скепсис и сомнения, страх неотвратимого фатума или же твердая вера в Промысл Божий и Его укрепляющую десницу? Ответ – в музыке русского гения.

Свою Симфонию № 5 Чайковский писал в 1888 году. Десять лет отделяют ее от Симфонии № 4. За это время автор многое пережил; изменились его взгляды на жизнь, на религию. Он метался в поисках нравственных устоев, размышлял о мере греховности великих художников в жизни. Осенью 1887 года он пережил уход из жизни двух близких ему людей: друга Н.Д. Кондратьева и скоропостижную трагическую смерть в расцвете лет племянницы Т.Л. Давыдовой. И сам композитор пишет завещание. А в дневнике записывает свои размышления о символе веры, о необходимости и потребности молиться. Мысль Чайковского все время вращается вокруг «вечных вопросов бытия».

Симфония № 5 – о жизни и судьбе, роковых силах, мешающих человеку, и извечных его устремлениях к свету и радости. А возможно ли их достижение? Вот уже более 100 лет выдающиеся дирижеры пытаются постичь тайный смысл симфонии. Что происходит в ее финале? Победа роковых сил над человеком или человека над судьбой?

Часть 2. Andante cantabile, con alcuna licenza:Восхождение и молитва

У каждого человека в рассуждениях его о вере в Бога задействованы два начала – рассудок и интуиция, мозг и душа. Чайковский не был исключением. Как и многие его современники, он в зрелом возрасте, утратив прежнюю детскую непосредственность, был поражен бациллой неверия, сразившей наповал большую часть русской интеллигенции XIX века. В одном из писем к Надежде Филаретовне фон Мекк, которая около 14 лет была «ангелом-хранителем» композитора, обеспечивая финансово свободу его творчества, Петр Ильич пишет: «Мы одинаково с Вами плывем по безбрежному морю скептицизма, ища пристани и не находя ее». Итак, до написания Симфонии № 5 еще около 10 лет. Композитор ищет ответы на те вопросы, которые в ранние годы были ясны. Есть ли Бог? Есть ли вечная жизнь? И, противореча безжалостным приговорам рассудка, начинает звучать голос души.

«Относительно религии натура моя раздвоилась, и я еще до сих пор не могу найти примирения. С одной стороны, мой разум упорно отказывается от признания истины догматической стороны как Православия, так и всех других христианских исповеданий… С другой стороны, воспитание, привычка, с детства вложенные поэтические представления – все это заставляет меня невольно во всем касающемся Христа и Его учения обращаться к Нему с мольбою в горе и с благодарностью в счастье», – это из письма композитора.

И вот еще: «В результате всех моих рассуждений я пришел к убеждению, что вечной жизни нет (?). Но убеждение – одно, а чувство и инстинкт – другое. Отрицая вечную жизнь, я вместе с тем с негодованием отвергаю чудовищную мысль, что моя мать… исчезла навсегда и что уж никогда мне не придется сказать ей, что и после 23 лет разлуки я все так же люблю ее…»

Любовь… Действительно, она способна поднять душу человеческую даже из ада. Любовь, которая, по слову апостола Павла, никогда не исчезает, снова и снова побуждает Чайковского искать Источник этой любви. В этих поисках автор успешной Симфонии № 4 и оперы «Евгений Онегин», так и не обретший счастья любви земной, устремляется на поиск любви Божественной – и неожиданно для окружающих начинает писать духовную музыку. Ко времени, когда композитор принимается за работу над Симфонией № 5, он уже преображенный человек, автор «Литургии» и «Всенощного бдения». В промежутке между этими двумя важнейшими опусами, пережив сильные душевные потрясения и утрату близкого друга – Николая Рубинштейна, Чайковский напишет в письме к Н.Ф. фон Мекк проникновенные слова: «Я чувствую, что начинаю уметь любить Бога, чего прежде не умел. Я уже часто нахожу неизъяснимое наслаждение в том, что преклоняюсь пред неисповедимою, но несомненною для меня Премудростью Божией. Я часто со слезами молюсь Ему (где Он, кто Он? Я не знаю, но знаю, что Он есть) и прошу Его дать мне смирение и любовь, прошу Его простить меня, вразумить меня, а главное – мне сладко говорить Ему: ”Господи, да будет воля Твоя”, – ибо я знаю, что воля Его святая… Мне хочется верить, что есть будущая жизнь».

Любовь, глубокая, сосредоточенная и искренняя молитва к Богу, искания Бога через внутренние страдания и потрясения, а в итоге – радость и умиротворение от обретения богообщения – все это вы можете почувствовать в одной из самых религиозных по духу музыкальных композиций Чайковского – второй части Симфонии № 5. Вы не услышите здесь цитат из церковной музыки, но вы, безусловно, почувствуете ее дух – это душа человеческая ведет свой разговор со Всевышним, взывая к Его милосердию.

Часть 3. Вальс. Allegro moderato: Восхождение и Жизнь

Симфония № 5 в исполнении симфонического оркестра Днепропетровской областной филармонии под управлением заслуженного деятеля искусств Украины Натальи Пономарчук

От эпохи, в которую жил композитор, нас отделяет более века. Казалось бы, прошло достаточно времени, чтобы постичь и принять музыку Чайковского, но мы все еще открываем ее для себя. Большинство из нас, в общем-то, мало знакомы с творчеством русского музыкального гения. И мы не отдаем себе отчета, насколько сильна религиозная составляющая его произведений.

«Утренняя молитва» – вот с чего начинается знаменитый «Детский альбом» Чайковского, а финал альбома – опус под названием «В церкви». Долгие годы советского идеологического мракобесия музыковеды пытались ампутировать религиозность Чайковского, поэтому «Утренняя молитва» была переименована в «Утреннее размышление», а финал «В церкви» превратился в безликий «Хор».

А ведь Чайковский не раз цитировал в своих светских произведениях церковные песнопения. Стихира на «Господи, воззвах» 6-го гласа – в «Детском альбоме», заупокойный кондак «Со святыми упокой» – в Симфонии № 6. А с тропаря Кресту «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое» начинается увертюра «1812 год», что сразу поставило ее в разряд идеологически неблагонадежных, с советской точки зрения, тем более что в конце произведения слышится цитата из гимна «Боже, царя храни». С этим «музыковедам» удалось справиться, отрезав одну мелодию и «пришив» другую – правда, уже и иного автора – Михаила Глинки, чей хор «Славься» на долгие годы прописался в социалистическом варианте партитуры «1812 года».

Но было в жизни Чайковского нечто такое, что в советское время скрывалось, словно важная военная тайна. Оказывается, Петр Ильич размышлял над… священной Книгой Книг – Библией! Сохранились удивительные пометки на полях Ветхого и Нового Заветов, которые он изучал параллельно.

И пусть постижение Священного Писания происходило часто на интуитивном, лишенном глубинного знания уровне, это свидетельство очень ценно, так как раскрывает целенаправленные духовные поиски Чайковского. Так, 22 февраля 1886 года, за два года до написания Симфонии № 5, композитор так обобщил в дневнике свои сравнения: «Какая бесконечно глубокая бездна между Старым и Новым Заветом… Давид вполне от мира сего… На нечестивцев он призывает в каждом псалме Божию кару, на праведников – мзду; но и кара, и мзда – земные. Грешники будут истреблены; праведники будут пользоваться всеми благами земной жизни. Как все это не похоже на Христа, который молился за врагов, а ближним обещал не земные блага, а Царство Небесное. Какая бесконечная поэзия и до слез доводящее чувство любви и жалости к людям в словах: ”Приидите ко мне вси труждающиеся и обременении, и Я упокою вас”!»

Заинтересовали Чайковского и духовные поиски Льва Толстого, особенно его «Исповедь», так созвучная некоторым этапам духовной жизни самого Чайковского. Вот что пишет композитор по этому поводу: «Она произвела на меня тем более сильное впечатление, что муки сомнения и трагического недоумения, через которые прошел Толстой и которые он так удивительно хорошо высказал в ”Исповеди”, и мне известны. Но у меня просветление пришло гораздо раньше, чем у Толстого, вероятно, потому, что голова моя проще устроена, чем у него, и еще постоянной потребности в труде я обязан тем, что страдал и мучился менее Толстого. Ежечасно и ежеминутно благодарю Бога за то, что Он дал мне веру в Него. При моем малодушии и способности от ничтожного толчка падать духом до стремления к небытию — что бы я был, если б не верил в Бога и не предавался воле Его?»

Слова эти лишний раз свидетельствуют, в каком внутренне зрелом состоянии начал писать Симфонию № 5 Чайковский.

Третья часть симфонии мало сможет сказать слушателю об этом, но расскажут другие его произведения. А вальс, который звучит в этой части симфонии, символизирует, скорее всего, саму жизнь, которая проносится перед нашим мысленным взором и безудержный танец которой на короткие мгновенья прерывает ворвавшийся неожиданно фатум. Однако он не в силах прервать этого движения.

Финал. Andante maestoso. Allegro vivace: Восхождение и храм

Известен рассказ о том, как Чайковский потерял сознание – это случилось в Киево-Печерской лавре, – когда впервые услышал громогласное пение знаменитого лаврского хора. Впечатлительная натура композитора была поражена неземным звучанием и аутентикой древнего распева.

Этот визит в лавру не был для Чайковского случайным. Дело в том, что вплоть до 80-х годов XIX столетия жанр церковной музыки пребывал в глубоком застойном кризисе, и Чайковский был именно тем человеком, который решил с этим бороться. Причем бороться целенаправленно и профессионально. И потому он отправился в Киев, «мать городов русских», чтобы изучить певческое наследие лавры и сравнить его с пением в других храмах. Его раздражал «слащавый» стиль церковно-приходского мещанского пения, и он даже написал по этому поводу гневное письмо церковному начальству. Древние же мотивы, напротив, вызывали в нем чувство глубокого восхищения. «В Киево-Печерской лавре поют на свой древний лад с соблюдением тысячелетних традиций и без претензий на концертность», – писал композитор, вынашивая план по преображению всего церковно-певческого жанра.

Перу композитора принадлежат: «Литургия святителя Иоанна Златоуста. Ор. 41», «Всенощное бдение. Ор. 52», цикл «Девять духовных музыкальных сочинений» (три херувимские, «Тебе поем…», «Достойно есть…», «Отче наш…», «Блажени, яже избрал…», «Ныне силы небесные…», «Ангел вопияше…»), гимн в честь Кирилла и Мефодия.

Его церковная музыка, несмотря на всю ее субъективность, стала прорывом для новой эпохи, в которой творили А.Д. Кастальский, П.Г. Чесноков, С.В. Рахманинов. То, как Чайковский готовился к написанию своих духовных песнопений, еще раз подтверждает, что обращение к церковной музыке не было для него случайным увлечением, ведь он вникал в особенности устава, порядок богослужения. Конечно же, внимательно изучил Чайковский и текст литургии святителя Иоанна Златоуста.

Свидетельство того, как любил композитор литургию, – строки из письма к фон Мекк: «Литургия Иоанна Златоустого есть, по-моему, одно из величайших художественных произведений. Если следить за службой внимательно, вникая в смысл каждого обряда, то нельзя не умилиться духом, присутствуя при нашем православном богослужении. Я очень люблю также всенощное бдение. Отправиться в субботу в какую-нибудь древнюю небольшую церковь, стоять в полумраке, наполненном дымом ладана, углубляться в себя, искать в себе ответа на вечные вопросы: для чего, когда, куда, зачем? пробуждаться от задумчивости, когда хор запоет ”От юности моея мнози борют мя страсти”, и отдаваться влиянию увлекательной поэзии этого псалма, проникаться каким-то тихим восторгом, когда отворятся царские врата и раздастся: ”Хвалите Господа с небес!” – о, все это я ужасно люблю, это одно из величайших моих наслаждений».

А вот письмо к фон Мекк из Рима: «Утром мы ходили в собор Петра и слышали торжественную мессу. Что за колоссальное величие этот собор! Народу было очень много… священники с дарами, сопровождаемые небольшой процессией, беспрестанно переходили по разным направлениям; все это полно движения, живописно, красиво. Но я все-таки в тысячу раз больше люблю нашу православную литургию, где все присутствующие в храме видят и слышат одно и то же, где весь приход предстоит, а не снует из угла в угол. Это менее живописно, но трогательнее и торжественнее».

А его слова, высказанные из глубины верующего сердца, дают нам образец глубоко христианского понимания жизни: «Я хочу любить Бога всегда: и тогда, когда Он посылает мне счастье, и когда наступят испытания, ибо где-нибудь должно быть то царство вечного счастья, к которому мы тщетно стремимся на земле. Наступит час, когда разрешатся все недоступные нашему уму вопросы и когда мы поймем, почему Бог находит нужным посылать нам испытания. Мне хочется верить, что есть будущая жизнь. Когда хотение обратится в факт, тогда я буду счастлив, насколько счастье на земле возможно».

В финале симфонии вновь возникает тема фатума из первой части. Но она уже иная –преображенная, местами торжественная, местами ликующая.

Но торжество ли это фатума? Победа ли смерти? Или же здесь – победа веры над неверием, силы духа над скепсисом и унынием, наконец, самой Жизни над небытием? А если так, то, может быть, мы ощутим за этими звуками Того, Кто «смертию смерть попрал и сущим во гробех живот даровал»?

Петр Ильич Чайковский не дает нам ответа. Мы должны найти ответы на эти вопросы сами – силой своей веры.

Диакон Георгий Скубак